О СТИЛИСТИКЕ СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ РЕЧИ
О «стебе» и всем, что с ним связано.
Вот пример из словаря «Культура русской речи», который приводится в качестве иллюстрации такого явления, как стеб, но в нашем случае будет уместен как иллюстрация «смешения всего со всем»:
«В августе сего года, как известно, исполняется аккурат 20 лет с того скорбного дня, как всех нас покинул г-н Элвис Аарон Пресли. (Как время-то бежит!..) По этому поводу его вечнозеленая вдова Присцилла дала добро на съемки очередного радикально нового высокохудожественного фильма об ее уже давно скушанном червячками супруге».
Первая фраза в приведенном тексте в целом построена в соответствии с требованиями высокого стиля: здесь и архаичное в августе сего года, и скорбный день, и эвфемизм покинул нас (вместо нейтрального умер)… Но среди этого «благолепия» вдруг возникает разговорное аккурат, а после фразы имеется разговорная вставка «Как время-то бежит!..». И эта вставка моментально переключает нас из высокого регистра и объективной отстраненности в низкий регистр и субъективность. Почему? Зачем? Нет ответа.
Дальше текст окончательно «съезжает» в области, недопустимые для культурного общения. Речь идет о вдове, а вдовство необходимо уважать. Но вдова оказывается вечнозеленой (инфантильной? или имеется в виду цвет лица?), что уже не располагает читателя к сочувствию и уважению. Давно скушанный червячками супруг – откровенный физиологизм, который не только выражает идею бренности всего земного, но и не оставляет от светлой памяти об Элвисе Пресли ровным счетом ничего. И почему сначала автор употребляет слово покинул, которое предназначено для того, чтобы смягчить болезненный смысл, а потом вдруг выражается так буквально?
Пренебрежение окончательно берет верх, и читатель уже вряд ли ждет, что текст сообщит ему что-то ценное или важное. Эпитеты высокохудожественный и радикально новый отчетливо ироничны, а потому должны пониматься скорее в противоположном смысле: «Знаем мы это ваше кино! На словах оно всегда такое – радикально новое и высокохудожественное. А на деле…»
В соответствии со здравым смыслом вдова не может дать добро на съемки фильма о ее покойном муже. Конечно, при условии, что говорящий уважает ее статус. Скорее, она может дать согласие. А дать добро – значит великодушно махнуть рукой: давайте, мол, «жгите», что с вас возьмешь… Есть в этом что-то залихватское, то, что вдове как-то не пристало.
Как говорится, «начали за здравие – закончили за упокой». И при этом еще изрядно поплутали.
Нельзя сказать, что такой текст непременно плох. Будем честными: этот текст написан изобретательно. Он настораживает, привлекает внимание, поражает. Он способен встряхнуть читателя, а возможно, даже вызвать у него шок (особенно если читатель не подготовлен к такому общению). Если же читатель подготовлен, то он может… Нет, не посмеяться. Похихикать.
Смущает этическая сторона вопроса, а именно полное, циничное пренебрежение такими ценностями, как человеческая жизнь и память о людях, творчество и любовь. Для автора этого текста явно нет ничего святого. «Ради красного словца» он готов на все. Главное – встряхнуть публику.
Язык действительно способен возбуждать страсти – и кажется, что именно на это направлен подобный стиль, безжалостно «стебущий» всех и вся (кроме самого его создателя). Но странным образом новость в такой подаче перестает быть новостью, превращаясь в очередную «ерунду». Такие тексты передают информацию, но тут же смешивают ее с грязью, и в итоге не остается ничего, кроме бесконечно циничного «я» автора, который торжествует над попранными и осмеянными героями своего сообщения. Но зачем вообще говорить о том, что в силу своей ничтожности не заслуживает внимания?
Что ж, о сущности стеба этим сказано все. Пойдем дальше.