МИСТИЧЕСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ РУБЕЖА

МИСТИЧЕСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ РУБЕЖА

На рубеже веков без мистики было — никуда. Казалось, в самом воздухе носилась неясная, но вполне различимая тревога, ощущение апокалипсиса и вселенской катаст­рофы преследовало даже вполне здравомыслящих людей. Что уж говорить о поэтах, которые, как известно, «хо­дят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души»…

Надвигающаяся мировая война, сорвавшийся с цепи научно-технический прогресс, колесо мировой револю­ции, уже зацепившее за свою ось воздушный шарфик русской интеллигенции, — помешать этому было не­возможно. Реалистический взгляд на вещи делал жизнь невыносимой — потому что причины были непонятны, а следствия — непереносимы. Реалистическое «исследова­ние жизни в ее причинно-следственной обусловленности» убивало не хуже пули, потому что вдруг открывало чело­веку такую страшную правду о ближайшем будущем, что хотелось закрыть глаза и, по рецепту, изобретенному еще Гёте и переведенным Лермонтовым, «забыться и заснуть, но не тем холодным сном могилы».

Но искусство — на то и искусство, чтобы давать силы жить в любой, даже самой катастрофической ситуации.

В разных уголках гибнущей Европы, на самой разной почве, при самом разном освещении — начали пробивать­ся зеленые ростки новых цветов. У них были диковинные лепестки, уродливые тычинки, живые, жадно простер­тые к миру пестики… Кто-то называл их «Цветами Зла», кто-то — «Розами Мира», но везде это был совершенно новый сорт прекрасного.

 

Однако в нем отчетливо угадывалась столетняя роман­тическая селекция.

Модернизм разделил видимый мир на два: один из них, мир, окружающий нас, был уродливым и катастрофичным отражением другого, идеального, существующего непонят­но где и непонятно как, но того мира, в котором вещи име­ли свои настоящие имена, свою настоящую цену и свою настоящую жизнь. В этом мире женщина была Непознанна и Прекрасна, Нежелаема и Любима, а мужчина — смел и надежен, как Конкистадор или Рыцарь, любовь была мудра и вечна, словно София, и жизнь казалась поистине прекрасной. Почему вышло так, что идеальный мир пре­вратился во вселенскую катастрофу?

Неизвестно.

Зато становилось понятно, что делать: если открыть способ называть реальные вещи их идеальными именами, если научиться в слове видеть их истинную душу, если со­здать новый язык и научить ему людей — сразу и настанет рай на Земле.

Отсюда и вышли символизм, футуризм, экспрессио­низм, супрематизм и вообще понимание особой миссии Поэта как Творца нового мира.